Мой север : Форум Музыкантов / Наше творчество / Проза

Вы здесь: Форум Музыкантов / Наше творчество / Проза

Раздел: «Проза»

Мой север

Михаил Молчанов		# 1
Автор / Исполнитель Откуда: Ростов на Дону Регистрация: 14.02.2013 Тем создано: 9 Сообщений: 10 Поблагодарили: 2 раз.
	Добавлено: 28.02.2018 в 17:52:25
	МОЙ СЕВЕР И МОИ ГОДА Я думаю о прошлом, настоящем. Так хочется порой назад вернуть Веселые минутки в моей жизни. Хотя ни в этом, верно, жизни суть. конечно, как и все, я строю планы. И удержать пытаюсь на скаку За вожжи тройку лошадей ретивых Меня несущих на мою звезду. А где мои двадцать три года? был бесшабашный и лихой, И в куртке кожаной по небу чертил зигзаги над водой, Над сушею и над горами, над полыньей и островами, По ветру, против ветра нос держал на севере в мороз. ФОТО Подпись под ним; «Слева направо штурман эскадрильи Корякин, командир звена Леонов, бортмезаник Анкудинов, второй пилот Молчанов, командир вертолета МИ-8 Черных. Мои двадцать три года. Почему именно эта цифра? Я на комиссии, меня взвешивает медсестра на наших медицинских весах. Не знаю, но четко помню тот день рождения. Сегодня мой праздник. Двадцать третьего числа у меня и день рождения. Какой-то переломный момент в жизни. За плечами кутежи с друзьями, застолья. Все это меняется на семейную жизнь с беспокойными вызовами на вылет в любое время суток. Итак, северное небо, внизу озера, тундра, море, скованное зеркальным панцирем. В этот день я получаю новое обмундирование согласно положенным срокам. На мне новая кожаная куртка, в сумке лежит демисезонный костюм, за плечами болтаются собачьи унты. Все в руках не вместилось. Еще надо забрать на складе яловые сапоги, шлем, и экспедиционный костюм на верблюжьем меху. На следующий день зачеты . Ранние вылеты, - мягкие посадки. Начало командировок. Все еще дают советы, без них никак. Опыт переходит от более старших летчиков с каждым новым рейсом. Множество первоначальных наставников сменились непосредственно твоим командиром. Разборы полетов. Мелькают в памяти знакомые лица, исчезают, затем снова выплывают. Так и должно быть. Ничего не жаль. Все идет своим чередом. требуется лишь желание и усердие. Много нового. Получается. И снова зима. Скоро новый год. Одалживаю деньги и меня везет в эскадрилью, только что распотрошенный мною, из заводского ящика, новый запорожец. Здесь, на севере, - это такая редкость между тяжелыми уралами и вездеходами. Командование отправляет в отпуск. Кто-то из ребят шутит, мол, не огорчайся, летом налетаешься, а сейчас, что покрепче, - не теплое. Но я на их выходки молчалив. У меня в голове только и отдать долг. Получаю отпускные. Часть из них возвращаю.  А дальше, - я грузчик в Колымторге. Как же непривычно на голове носить по два, а то и по три ящика, к примеру, с трехлитровыми банками березового сока, разгружать холодильники, тащить картошку в деревянной таре, в складах, на высоту, чуть не трехэтажного дома. Подходят новые фуры и мы бригадой выбегаем из теплой курилки, ежась от пятидесятиградусного мороза. Потом передохнуть обратно. В перерывах начинаем играть в карты. Здесь так принято. И мне везло, везло весь отпуск. Я выигрывал, но в последний день проигрался весь. Пришли снова рабочие будни в авиаэскадрильи. Я сжимаю управление уже мозолистыми руками. Непривычно сидеть в летном костюме и в белой рубашке. передо мной опять тяжелые низкие полные снега тучи забирают меня у самой земли. Я ваш. Вези меня кирпич с бантиком в оленьи стойбища, к рыбакам и геологам, покажи мне снова просторы северной земли, туда, где снежные поля, как белые холсты, десять месяцев в ожидании теплых дней укрывают своим холодным покрывалом замерзших обитателей. И вот, я вижу, впереди, на абсолютно белом фоне начинает темнеть одинокий домик рыбака. От него лениво вверх поднимается тонкой струйкой дымок. Нас ждут. Наши моторы услышали! Там уже вышли люди и готовятся к посадке. Сейчас. Я снижаюсь, Еще не много и колеса моего железного жука коснутся утоптанного снега у избушки. Снежный вихрь, поднятый от лопастей, нас обступает, вдруг неожиданно набрасывается, непрошено обнимая и пряча от нас земные контуры. Слабо просматривается красный флажок на площадке. Машина, наконец, садится, замирает, теперь слышно затихающий звук двигателей и свист лопастей. - Здорово мужики! - Здоров дядя! А где мои тридцать три года? Тогда одержанный мечтой, На льдах дрейфующих в палатке жил под звездою роковой! Сколько людей и судеб столько. Жизнь,- как лимона с медом долька, Друзей встречал, друзей терял, жил с ними, верил и мечтал. Мои тридцать три года, как тридцать три богатыря. И последний из них был самый умудренный опытом. За спиною осталась не одна высокоширотная экспедиция на дрейфующие льды, там где небо, иногда, забывая на несколько дней, а то и недель, свое место, сходится со льдами и узкий просвет от его свечения, наконец, появляется после непогоды, как награда достойному в праздничный день. Мои тридцать три года. Они неразрывно связаны одной нитью, соединяющей их подобно жемчужных камней на ожерелье. Несмотря на то, что прожиты были по-разному, - блеск от них исходит равномерный, притягивает собой, навевая на меня самые неожиданные воспоминания. Тридцать три года. Если медленно начинать считать с самого начала, то одни из них будут звучать обычно, не задевая ни одной нотки ни в голосе, ни в глубине души, на других же я буду останавливаться дольше или на мгновение и моя память будет мне снова и снова напоминать какое - то необычное событие, воспоминания о котором, казалось, уже давно должны покинуть меня навсегда. Но и для него в моей беспокойной голове нашлось немного места и я рад, что сегодня из таких, кажущихся на первый взгляд, неприметных событий у меня получается целая цепочка слов, перерастающих во все новые и новые страницы. Заканчиваю их. Ставлю точку и даю название. Это уже рассказ. Сочиняю песню. Пою. Но что это. Ведь слова в ней из моей жизни, и зачастую той, которая была именно на этом отрезке длиной в тридцать три удара настенных старинных часов в доме моей родной, так любимой бабушки, нянечки Екатерины Васильевны Зареченской, ушедшей от меня по окончании именно этого, пройденного мной отрезка. конечно, вдали от дома, всегда ждешь его тепла. Месяц ты рядом с родными, а другой ты счастлив воспоминаниями. Десять часов надо льдами на моем вертолете нужно лететь, чтобы добраться из северного поселка Чокурдах к месту нашего базирования, к полярной станции, состоящей из нескольких палаток, наскоро сбитого досками домика, завезенными сюда из большой земли и названного столовой. В экспедиции в основном мужчины, но прилетают ненадолго и женщины, - врачи, метеорологи. Вспоминаю нашего старенького штурмана Льва Иосифовича, человека посвятившего Крайнему северу не один десяток лет. В тот день рейс нашего вертолета был обратным. Народу в грузовом салоне достаточно много. конец экспедиции. Никто не желает вылетать последним. Люди соскучились после длительной командировки по родным. Высота над океаном тысяча метров. Машина монотонно перебирает лопастями, разгоняя временами в стороны уснувшие темные тучи. Народ, - кто спит, кто читает. И вот, нашему Леве приспичило по - серьезному в туалет. Но на Ми-8 его просто нет! Сесть невозможно. Это не предусмотрено заданием и к тому же опасно. Внизу торосы и трещины. Но он находит выход. Забравшись поближе к задним створкам, выкрикивая сидевшим в салоне умоляюще и настойчиво одно лишь главное слово, – отвернитесь!.. Прошу вас, отвернитесь!.. ну, кому я сказал… - и приступил к выполнению физических потребностей. За горшок была выбрана его же шапка. А когда я впервые попал на высоко-широтную полярную станцию, конечно, хотелось себя запечатлеть на фотоснимке. В соседней палатке жил старый ас, опытный пилот Савельич. Тогда я ему предложил сфотографироваться вдвоем. Но он мне отказал. Тут же подумал не много и пояснил: - Ты знаешь, Миша, я тут сколько уже лет. Это работа обычная. Поначалу фотографировался. Теперь не хочу. Физиономия стареет каждый год, а за спиной на снимке остается то же самое. Так что строго не суди. Жену я несколько лет назад потерял. Живу сам. На кой они мне, фотки эти? Это был мой с ним последний разговор. С рассветом нам вылетать в разных экипажах. Хочу дополнить, что иногда, во время моего первого пребывания, кто-нибудь из экипажа, мог остаться на станции в палатке с согласия командира. На борту вылетавшего вертолета было достаточно опытных людей, включая вписанных в задание проверяющих пилотов или штурманов. Машина отправлялась рано, с рассветом, и возвращалась после гравиметрической съемки уже с наступлением сумерек. Оставшийся же счастливчик все это время под звук радио занимался приготовлением пищи. Надо сказать, что каждому выдавались очень даже неплохие пайки. В день была положена банка кофе, пачка чая, замороженное первосортное мясо, в банках молоко, крупы и так далее. И это каждому. В то памятное утро вертолет Савельича из соседней палатки улетел без второго пилота Славы Прохорова. Хотя опыта достаточного в приготовлении пищи у того и не было, но тот в тот день старался, как мог. К вечеру на маленьком столе в его брезентовом жилище стоял аппетитный ужин. Но к нему он не прикасался. Все ждал ребят. Из полета вернулись мы, вернулись самолеты АН-2, а их все не было. Не вернулись они и позже. В эту ночь в лагере никто не спал. Только утром на их поиски вылетели воздушные суда. До самого захода солнца от них не было вестей и, уже, когда решили перенести полеты по их обнаружению на следующий день, один из самолетов АН-2, с высоты ста метров, обнаружил полынью и вокруг нее остатки от разбившейся машины. Это стало именно их местом падения. Здесь они ушли пол лед, укрыв от нас навсегда истинную причину трагедии. Глубина в этом месте океана составляет более двух тысяч метров. А после были траурные дни. Никто не летал. И об этом сейчас вспоминать, конечно, горько. Уже потом я стал каждый год загибать пальцы, ведя счет от посещения далекой белой пустыни, все плотней сжимающей в своих объятиях меридианы, рвущиеся к полюсу. С приходом новой весны, мы надевали теплые демисезонные костюмы и покидали свои теплые семейные гнезда. Возвращаясь из каждой экспедиции меня награждали, как и моих коллег, вымпелами, значками, грамотами. Наверное, как и говорил Савельич, работа была действительно обычной, если только не принимать во внимание ее мрачные стороны. Но они, к сожалению, случаются и нередко здесь, на земле, в тот страшный момент, когда злому року угодно напомнить нам о том, что все не вечно. Хотел бы я вернуться в те далекие тридцать три моих года? Нет. Зачем? Ведь туда, куда я так бы стремился, к светлому дорогому и радостному, дорога проходит и через темные полосы моих оторванных от теплого юга дней. А второй раз утрату чувствовать особо больно. И никого и ничего вокруг не стоит винить в том, что одно без другого на моем пути стало невозможным. Я летел из экспедиции домой. Полон грамот был карман нагрудный мой. Вымпелы начальник в вертолете Мне дарил полярной станции в полете. Припев; За то, что под небом седым среди трещин Тужили без наших прелестнейших женщин. За то, что под снега хруст после полета Так ждали с большой земли весть с самолета. Я летел из экспедиции домой. Вспоминал в пути весной метелей вой. А друзья на фото в вертолете Мне поставили автографы в полете. Ехал я из экспедиции домой. Хранил грамоты портфель штурманский мой. Но бумаги, вымпелы на суше Затерялись друзья как-то в зимней ... , как под небом седым среди трещин Тужили без наших прелестнейших женщин. Как в куртках полярных там после полета Пел, - весточку ждали мы из самолета. А где мои сорок три года? Я между небом и землей. Костюм свой летный надеваю и становлюсь вновь молодой. Вновь слышу грохот льда, свист ветра. Меня за тучами зовет За пеленой тумана, снега оранжевый мой вертолет. Вот они сорок три года нежданно нагрянули и укрыли от меня мой юный пыл, мои фантазии, мою неопытность. Не тронули лишь блеск в моих глазах, отражение в них моих мыслей, которые неутомимо забегают в мой разум, словно ласточки в свои гнезда, выискивая в моей голове новые воспоминания и вынашивая из них новые рассказы, стихи и песни. И первые из них рождаются именно в эти лета. Уже распущена тройка моих ретивых лошадей, но я ее снова запрягаю, чтобы пролететь на своей колеснице над северной землей по местам, мною ранее пройденным. Я найду здесь свое беззаботное детство, окину взглядом бесконечные озера, у которых я столько времени ночевал у костра, увижу сверху родные уцелевшие дома, не тронутые диким пламенем от беспечного человека, похожего на статую. Я залечу на могилы своих друзей и помяну их, предамся на мгновение нашим воспоминаниям. Как же мне сейчас вас не достает! -Не лети Миша туда, - слышу от своего знакомого. – Ты там уже был. Земля наша большая. Много на ней интересного. Спеши туда, где не ступала еще твоя нога. А там, на диких и холодных, до сих пор не обжитых угрюмых местах, нахлынет на тебя разочарование. Пройдет мимо тебя то, о чем ты думал все это время. Растает мираж. Растворятся друзья. Начнет тебя точить, как червяк яблоко, тоска от воспоминаний. Станет она уносить тебя в твое прошлое, а возвращаться ты будешь оттуда пустой. И долго тебя не смогут люди растормошить, привести в чувства. Но время все же затянет раны, покрыв их толстыми рубцами и забудешь ты все, что тебя связывало с землей той далекой чужой и такой оторванной от нашего теплого края. И не станешь Мишка, ты, больше песни сочинять о севере, не будешь и петь их. А захочешь, - работай со мной в бизнесе моем, и забудешь за стихи свои. На кой они тебе нужны. Посмотри на твоих знакомых поэтов голодранцев. Кто их слушает? Разве что в библиотеках на бесплатных сборищах таких же, как и они. Не будешь больше времени своего тратить на рассказы свои. Теперь это никто не читает. Кому Мишка твой север нужен? Люди бегут оттуда. Нет сейчас романтики, нет там ничего хорошего. Недаром туда в ссылки отправляли. Ты кого удивить хочешь. Насмотрелись все! Наслушались! При такой жизни надо клоуном быть и народ смешить. Мы тогда, его слушая, забываем о своих неурядицах, а от твоего творчества я другим, что ли, становлюсь. А мне этого не надо Мишка! Слышишь? - Да слышу я. Не волнуйся почем зря. Не соберу никак я тройку свою коней ретивых. Не пришло еще время. А его и торопить не буду. Незачем. Это я после посмотрю мой маленький город с птичьего полета и пройдусь по тихим школьным этажам своей заброшенной, с выбитыми стеклами школе, это я после остановлюсь у разломанной детской качели и на старом пирсе пройду по ржавой барже, вросшей наполовину в ил. Это я потом сяду у берега Колымы и втяну с жадностью ноздрями чистый холодный воздух, это я позже увижу свою оставшуюся среди полуразваленных домов одноклассницу, постаревшую и седую, с полными сумками каких – то продуктов, бредущую к себе, в свою хижину. Вот она поминутно останавливается, жалуясь сама себе на боль в пояснице. Она меня не видит. Я к ней не подхожу. Не хочу в ее памяти будоражить прошлое. Мне это не нужно. Она осталась здесь для того, чтобы напомнить новому поколению о том, что было когда-то. Ведь возвратится все на места. Когда-нибудь. Так иногда угодно истории. После войны поднимались города за месяца, после стихии из руин через годы появлялись новые небоскребы и после нами пережитых и не пережитых застойных лет потянутся, наконец, сюда новые искатели романтической и беспокойной жизни, которая непременно их наградит своими первозданными дарами от поистине чудной и необыкновенно щедрой здешней природы. И в это так хочется верить. Жди меня мой СЕВЕР!!!
	Завтра станет только хуже! Отчего? А потому, что не служишь Богу друже, - на плечо возьмешь суму! Что крестом пренебрегая, к шее вешал амулет. Не читал священной книги, в мыслях ни держал завет! Долго красную попону нечисть вешала на ро

Гости не могут отвечать на темы. Войдите или Зарегистрируйтесь.

	Здесь присутствуют : 1 (пользователей: 0 , гостей: 1)
	всего на форуме: 32

« Назад

Быстрый переход:

Ivantiss→Останемся просто друзьями Текст взят в работу

Вячеслав→Не зови меня Такое видение в музыке вызвал

Вячеслав→Мой огонь Давным-давно когда в воздухе в

Вячеслав→Помоги мне, ночь Прислали на ранее опубликованн

Вячеслав→Сердце, улетай Вышло такое исполнение

Вячеслав→Не беги — поскользнёшься Зм А если человек не верит

Вячеслав→Я — твоя крепость Погуглил по запросу Велта Ра