О мудрости с Омаром Хайямом

«Я знаю мир: в нём вор сидит на воре.
Мудрец всегда проигрывает в споре, с глупцом.
Бесчестный — честного стыдит.
А капля счастья тонет в море горя…»
омар хайям

Да кто же скажет мне, - кто есть хайям?
И кто есть я, кто искренен. В ком срам?
По праву кто зовется мудрецом?
- Кто ни кривит ни духом, ни лицом!

О, если б в мире все были воры,
Кто делал бы ножи и топоры?
Кого б баюкала в ночи в кроватке мать,
И где бы взять нам на защиту рать?
Кто хлеб бы вкусный нам в пекарнях пек,
Кто бы лечил, давал нам счастья впрок?

Когда бесчестный лживого стыдит,
- То грозным львом себя в бесстыдстве мнит.
Когда бесчестный честного стыдит,
- Ответит мыши что огромный кит?
И если б правду съел, вдруг, крокодил,
То не хватило б нам в потемках сил.
А если, братья, - у Омара грозно горе,
То стоит ль лужу путать им и море?

А счастье ведь оно так незаметно,
С ним можно жить и в роскоши, и бедно.
С ним даже если стал совсем один,
- Ты уже просто мудрый Насреддин.

...

Бог дает, Бог берет — вот и весь тебе сказ.
Что к чему — остается загадкой для нас.
Сколько жить, сколько пить — отмеряют на глаз,
да и то норовят не долить каждый раз.
омар хайям.

Я бы мазал пьянчуге его спитый лоб,
Дегтем, да и зеленкою, чтоб он не мог,
Вытирать срам рукою трясущей сухой.
- Между цветом ведь шаг и осенней трухой.
Я бы каждому библию в руки вложил,
Чтобы он, по другому, счастливый зажил.
Только книгу затреплет ту ветер, а дождь
Будет все полоскать без известную кость.

Я б раздал всем в округе на память труды,
Чтобы в жажде испить нам священной воды,
Только если в жару встречных руки, что льды,
Как уйти мне с тобою от общей беды?

...

Не завидуй тому, кто сильней и богат.
3а рассветом всегда наступает закат.
С этой жизнью короткою, равною вздоху,
Обращайся, как с данной тебе напрокат.
омар хайям

Хоть не виден слепому злой умысел в рифме,
Он с Диониса оргией в шепоте нимфы.
Нам приблизить хотят раньше срока уход,
Чтоб в грехах стал доверчивый слову народ.



Отчего всемогущий творец наших тел
Даровать нам бессмертия не захотел?
Если мы совершенны –зачем умираем?
Если не совершенны – то кто бракодел?
о. х.

Совершенны на скалах баран и орел?
Совершенна змея, что вползает мой дом?
Совершенен ли в яслях голодный осел?
И такая ль в реке рыба хищная сом?

Если б было бессмертие – ты бы, Хайям,
Разве святости Божьей нам дал бы хоть грамм?
Зато праведник вечен, - он жил по – другому,
Подстилая порою под тело солому.

Он ни в похоти время свое проводил,
Он душою бессмертною Бога любил!
Хоть и не был в ту пору само совершенство,
- Но сияло над ним лучом светлым блаженство.

Оторвалась от плоти душа в небеса.
Ветром наши наполнились с ней паруса.
Продолжает Господь нашу землю вращать,
И к Ковчегу слепых, и немых возвращать.

Люди многие рады с грехами пожить,
Невозможно при этом святое любить.
Если ль Бог нестареющей сделает кость,
То зачатый во чреве – колючая трость!

Ну, а тем, кто останется, - как вечно жить,
Не желая в развратах творца полюбить?
Это станет не жизнь, - будет вечная пытка…
И уйти на тот свет бесконечной попытка.

Если ты много сахара кушал в избытке,
- Неужели Господь ложкой в горло совал?
Если ты собирал в голод золота слитки,
- Разве жадность тебе Бог в ладони давал?

Если ты богохульствовал, пил и кутил,
И гнездо сатанинское столько лет вил,
За хвостом укрываясь от праведных дел,
Кто потомству тогда твоему бракодел?



Когда Вселенную настигнет день конечный,
И рухнут небеса, и Путь померкнет Млечный, -
Я, за полу схватив создателя, спрошу:
« За что же ты меня убил, Владыка, вечный?»
о. х.

Да будет ли блевотину жевать,
да будет ли среди помоев спать,
иль в нечистотах мыться со смолою,
- Тот, кто псалтырь не путает с золою.

О! Сколько мрази терпят небеса.
На все садится Божия росса.
В нас входит вновь Всевышнего краса.
И в сердце слышим херувимов голоса.


«Как там в мире ином?» - я спросил старика,
Утешаясь вином в уголке погребка.
«Пей! - ответил. – Дорога туда далека.
Из ушедших никто не вернулся пока».
о. х.

Подвигает вино нас с тобой к краю ямы,
И суют постоянно его нам хайямы.
Это их почти главный рецепт мир покинуть,
И в посудине с черной смолою вмиг сгинуть.

В мир иной путь секунда, а может и две.
Знает только лишь Бог там, вверху, в синеве.
Лишь немногим обратно открыты дороги.
Вот хотя бы взять Лазаря, встал вновь на ноги.

Кто надеется, други, лишь сам на себя,
Книгу черную жадно его теребя,
- Тот от истины станет далек, как звезда.
И промчатся, как миг по хайяму, года.


Удивленью достойны поступки творца!
Переполнены горечью наши сердца:
Мы уходим из этого мира, не зная
Ни начала, ни смысла его, ни конца.
о. х.

Для чего он снимает на шеях кресты?
Почему мазал грязной рукою листы?
Нечестивец ни скажет, зачем кто живет!
Он покажет, где яд, - ни укажет на мед.

Да. Не все ходят в чистых опрятных штанах.
Тем, кто с грязными, - ты омар шейх, мудрый шах.
Тем, кто с чистыми, - ты лишь сухая травинка.
Ты для них не пример, - ты немая пылинка.

Если ум слишком слаб и в глазах слепота,
- Пропустили к столу со сметаной кота.
Смысл какой самому ее ложкой поесть,
Если слушая басни забыл долг и честь!


Здесь владыки блистали в парче и шелку,
К ним гонцы подлетали на полном скаку.
Где все это? В зубчатых развалинах башни
Сиротливо кукушка кукует: «Ку – ку…»
о. х.

Новое на земле после нас народится.
Надо с этим лишь раз и навек примириться.
Посчитай, - сколько ты уже прожил минуток?
Сколько меда капризный съел с медом желудок?
Сколько был не здоров, сколько сам куковал,
И в обнимку с кишками порожними спал?

А теперь повнимательней глянь в свою душу,
- И скажи ей, - «Тебя я, безбожник, разрушу.
В чреве сладко моем. Я живу лишь нутром.
На развалинах башни его будет дом».


Где Бахрам отдыхал, осушая бокал,
Там теперь обитают лиса и шакал.
Видел ты, как охотник, расставив капканы,
Сам, бедняга, в глубокую яму попал?
о. х.

Я не знаю Бахрама, кто был он при жизни,
И не ведал ни грамм о его скрытой тризне.
Не ужель не допит он оставил бокал?
Чтоб с него нализались лиса и шакал?

Мне не нужно забав среди темного леса,
Кровь волнует слепец, на крючок попав беса.
Яму вырыл охотник, чтоб пищу добыть,
А Омар, чтоб мудрейшим средь нас себя чтить.


Жизнь с крючка сорвалась и бесследно прошла,
Словно пьяная ночь беспросветно прошла.
Жизнь, мгновенье которой равно мирозданью,
Как меж пальцев песок, незаметно прошла!
о. х.

Когда было мне тридцать, - думал я уже старый.
Когда сорок настало, - звал отец меня, - малый.
Вот теперь пятьдесят и еще молодой!
И до звезд ярких в небе тянусь уж рукой!!!

Жизнь – трамвай с остановками в длинном пути,
Даже сил когда нет, - вперед надо ползти.
Жизнь, - что радуга в небе, а где – то гроза,
- С гроздью спелой в саду винограда лоза.


Нет благороднее растений и милее,
Чем черный кипарис и белая лилея.
Он, сто имея рук, не тычет их вперед;
Она всегда молчит, сто языков имея.
о. х.

В растениях, - они хоть благородны,
Изящны, пестры, грациозны, модны,
- В них нет души!!! Как стало быть и сердца..
Закрыта в рай им ангелами дверца.

А в человеке двое рук, язык?
Ну что ж с того? - блаженен с ними миг!
Блаженна вечность, если ищет правду,
И утоляет словом добрым жажду…

Глянь, - тянется руками ближе к Богу
И отрывает от землицы ногу...



Вижу: птица сидит на стене городской,
Держит череп в когтях, повторяет с тоской:
«Шах великий! Где войск твоих трубные клики?
Где твоих барабанов торжественный бой?»
о.х.

Безобидны ли строки, торопящие сроки?
В них тоска, в них сто лет, - словно темная ночь.
Сладострастные в них соскользнули пороки.
Птица с черепом – князя подземного дочь.